Для меня любая предстоящая встреча с новым спектаклем, поставленным главным режиссером Ростовского музыкального театра Павлом Cорокиным, – это предвкушение чего-то неординарного, что позволит мне как-то иначе взглянуть на вещи привычные или – что важнее! – сделать какое-то открытие в себе самой.
П. Сорокин, помимо того, что он отменный профессионал, еще и необычайно глубокий человек, которого заботят глобальные экзистенциальные вопросы, вопросы устройства мироздания и места человека в этом огромном, далеко не всегда дружественно настроенном к нему мире.
Вот и сейчас, ставя шедевр Николая Римского-Корсакова «Царская невеста», Павел Евгеньевич пытается ответить на многие вечные вопросы, волнующие каждого думающего человека.
«АТМОСФЕРА ПРЕДЧУВСТВИЯ НЕМИНУЕМОЙ КАТАСТРОФЫ»
П. Сорокин: Ставя нынешнюю «Царскую невесту» (несколько лет назад Сорокин поставил эту оперу в Краснодарском музыкальном театре. – Н.К.), я следовал идее, что главное произведение Римского-Корсакова – опера «Сказание о невидимом граде Китеже», написанная в 1904 году («Царская невеста» написана в 1899 году).
Я рассматриваю «Царскую» как шаг к «Сказанию» – прежде всего в духовном смысле. Экзистенциальные вопросы связаны во многом с образом царя Ивана Грозного. Этот персонаж есть в другой опере Н.А. Римского-Корсакова – «Псковитянка», но там царь – герой, имеющий вокальную партию, а в «Царской» – он есть, о нем постоянно говорят практически все герои, его боятся, но у него нет никакого вокального материала. Именно с образом Грозного связана та атмосфера предчувствия неминуемой катастрофы, которую мы стремимся создать в спектакле. В моем краснодарском спектакле Царь в образе Ворона возникал в мыслях главной героини Марфы Собакиной. В теперешнем спектакле образ Ивана Грозного присутствует уже в увертюре и на протяжении всего действия развивается в воображении Марфы. К финалу спектакля образ этот будет «размножаться»: Марфа станет видеть пугающий ее образ практически в каждом человеке. В финале Марфа вовсе не сходит с ума – напротив, у нее открываются глаза, и она начинает видеть события такими, какие они есть, словно возвращаясь из сна в реальный мир. В нашей концепции путь Марфы и ее жениха Ивана Лыкова – это путь от иллюзий к осознанию реальности и уход от нее к мечтам. Им ВОТ ТАКИМ нет места в настоящем. Именно поэтому, когда мир Марфы рушится, она отказывается от борьбы и уходит вместе с Лыковым в тот мир, где всегда всё гармонично. Связь с «Китежем»: Марфа и Лыков не сопротивляются миру, который они не могут изменить, они спокойно уходят из этого мира, не проклиная его.
В увертюре мы задаем несколько пластов, которые будут расшифровываться на протяжении всего спектакля. Мы минимально используем видеопроекцию, но вводим в процесс действия балет – в спектакле участвуют 12 невест, которые в финале будут одеты так же, как и Марфа. Будут также опричники и сам Грозный. Невесты будут появляться на сцене в те моменты действия, которые наиболее полно передают идею атмосферы надвигающейся катастрофы. Я бы сказал, это такие медитативные моменты. Но по большому счету, наша постановка будет достаточно традиционной, в которой все действия персонажей обусловлены «бытовой» логикой.
НОВЫЕ СМЫСЛЫ В ЭПОХЕ, ПРЕДЛАГАЕМОЙ КОМПОЗИТОРОМ
Время действия – 16 век – мы в спектакле не меняем. Костюмы хоть и стилизованные, но привязаны к тому времени. С художником-постановщиком Сергеем Новиковым из Санкт-Петербурга, с которым мы работали над «Цыганским бароном», мы хотим воссоздать образ белокаменной Москвы – не деревянной, а именно белокаменной: дерево – это теплая фактура, камень – холодная. По атмосфере нам требуется «холодная» история. Пространство сцены «изломано». Когда Марфа поет арию 2 акта («Как теперь, гляжу на зеленый сад…»), на сцене возникает образ качелей как символ беззаботного детства Марфы и Лыкова. Время года в этой сцене – золотая осень, как предписано композитором. Знаменитая песня Любаши a’capella в 1 акте – «Снаряжай скорей, матушка родимая!» – абсолютно точное предсказание того, что произойдет с Марфой, хотя на тот момент Любаша ничего не знает даже об её существовании. Во время этой песни на сцене появляются невесты. В финале, когда Марфа поет арию «Иван Сергеич, хочешь, в сад пойдем?», она поет ее рядом с любимым женихом Иваном Лыковым. Именно здесь вся история с невестами и с царем закручивается в некий финальный водоворот. Никто, кроме Марфы, не видит невест, не видит Лыкова, которого уже казнили, и который, словно призрак, существует лишь в видении главной героини. И вместе с любимым Марфа уходит в мир, о котором они с Иваном мечтали.
ПЕРСОНАЖИ СПЕКТАКЛЯ. «ДРАМАТУРГИЯ НОЖА»
Мы не делаем Григория Грязного каким-то абсолютным злодеем. Он – человек, который никогда до встречи с Марфой не испытывал чувство любви. И теперь это чувство сжигает его, он не видит способов с ним справиться. Он, конечно, мог бы завоевать Марфу таким же способом, каким в свое время завоевал Любашу, – «Нагрянем ночью, дверь с крюка сорвали, красавицу – на тройку, и пошел!». Любашу он в реальности никогда не любил, а она его полюбила до самоотречения. Дабы подчеркнуть фатальность отношений Грязного и Любаши, в нашем спектакле сделан акцент на таком предмете, как нож. В первом действии Григорий оставляет его после дуэта с Любашей. Девушка поднимает нож и забирает его с собой. Во втором акте Любаша убивает этим ножом лекаря Бомелия, не желая идти на любовную связь с ним (убивает за сценой: так мы придумали). И в финале Любаша же вкладывает его в руки Грязному, чтобы тот зарезал ее.
Малюта Скуратов – реальная историческая личность. В «Царской невесте» это небольшая роль, но в смысловом отношении необычайно важная. Малюта – человек из низшего сословия. Он исполнял при Иване Грозном самую грязную работу. Исторический факт: Малюта несколько раз просил у царя титул для себя, который потом остался бы его детям. Но всякий раз царь ему в этом отказывал. Поэтому отношение Малюты к особам абсолютно понятно. По своей природе Малюта – провокатор, но будучи человеком хитрым, он не может прямо проявлять жестокость и неприязнь к тем самым титулованным людям (в нашем спектакле это Иван Лыков), ему всегда нужен какой-то триггер. В спектакле таким триггером явилась ария Лыкова из 1 акта, когда Иван рассказывает о жизни в Германии. Лыков – боярин, учиться в Германию его отправил сам царь. И сейчас он пришел сюда показать, как было бы здорово стремиться к знаниям и к изучению разных наук. (Во время арии мы даем в руки Лыкову чертеж условного здания и две книги). Но так как большинство опричников, и Малюта тоже, – далекие от просвещения люди, их отношение к Лыкову вполне понятно: банальная зависть и неприязнь. Малюта готов изрубить Лыкова на куски, но здесь его останавливает Грязной…
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
П. Сорокин: Я твердо убежден, что в человеке всегда существуют две ипостаси – свет и темнота. Мне важно понимать самому и донести до зрителя эту двойственную природу человеческой натуры. Ведь вопрос в том, что выбирает сам человек, какую грань собственной натуры он выводит на первый план. Мне кажется, если человек гипержесток, то в глубине его существа есть глубокая рана (ранены его доброта, его внутренний свет и тепло), которую он пытается замаскировать этой черной материей.
И еще. В спектакле «Царская невеста» я добивался непрерывного, линейного существования актеров, существования, которое прерывается лишь теми медитативными сценами, о которых я сказал выше. Мне хочется, чтобы, кроме сцен сна, сцен воображаемого мира, в других сценах зритель не ощущал присутствия меня как режиссера, и при этом актеры существовали бы очень органично. Я верю, что будет именно так, и наша «Царская невеста» не оставит равнодушными дорогих зрителей!
Наталия Красильникова
Фото: Марина Михайлова